Иван Васильевич проснулся от шума на улице. За окном снова, уже который раз за последние дни, шел весьма жаркий спор, местами переходивший в красноречивую ругань. Он взглянул на кварцевые часы на столе - половина четвертого утра. Он чуть не застонал, и чего им неймется - активисты хреновы. В последние дни Москва, да и весь Союз превратились в один большой и шумный базар. Страна выбирала для себя новый путь развития – путь демократии. Население страны, казалось, сошло с ума. Словно очнувшись от долгой зимней спячки, русский медведь, сбросив оковы коммунизма, пытался пролезть в "малину" - на Запад, причем пытался пролезть через прорубленное еще Петром Первым, порядком прогнившее и наспех заколоченное коммунистами окно. Пройти через дверь опять не хватило ума, или же, наоборот, слишком умный мишка опять решил всех "наколоть" и, протиснувшись через окошко, сделать всем «большой сурпрайз». Как бы то ни было, проклятое окно явно оказалось маловато, сильно оцарапало мишутку, у запада появилась причина хорошенько похохотать. Страна снова, как и семьдесят три года назад, задыхалась в судорогах "народовластия", но на сей раз вместо коммунистов по улицам ходили толпы демократов и либералов с лозунгами и транспарантами в руках, а лица их излучали непоколебимую веру в светлое капиталистическое будущее. Примерно такое же выражение лиц Иван Васильевич видел в старых фильмах про революцию - те же горящие глаза и устремленные в будущее взгляды. Тогда в далеком тысяча девятьсот семнадцатом люди требовали хлеба с маслом, а получив его и хорошо наевшись, вдруг задавались вопросом - а как же икра? Вот и началось в стране светопреставление: все бросились на поиски – оказалось, вся икра на западе. И тут светлые умы государства придумали: эх, нам бы такое государственное устройство как на западе, и у нас икры стало бы - завались. Правда, можно было держать пари, что большая часть этих "икролюбцев" весьма отдаленно догадывалась, что такое демократия вкупе с либерализмом, но на защиту их теперь готова была стоять грудью до конца.
Поэтому в эту июньскую ночь в городе было неспокойно – шумно и крикливо. Он никак не мог привыкнуть ко всему этому и постоянно просыпался от малейшего звука. Москву, средоточье сил всей страны, будоражило куда сильнее, чем провинцию. Целыми днями по улицам маршировали люди, выкрикивая лозунги и разбрасывая прокламации, причем большинство их явно не походили на москвичей, явно были из глубинки, там и сям вспыхивали ссоры, переходившие в драку. Новая власть занимались дележом территории и власти. Милиции на улицах было крайне мало, видно, начали вымирать как мамонты, вместо неё на улицах появилось много военных, что не особенно удивляло Владимира Наумовича в связи с последними событиями. Все эти события крайне волновали его, что-то затевалось. Но что именно?
В Москву, словно коршуны, слетались преступники и аферисты всех мастей, да и местные "умельцы" подняли голову. Все они могли собраться здесь только в предчувствии большой наживы, кто рассчитывал подобрать крошки со стола, кто хотел взять целый кусок силой. Но, так или иначе, в городе складывалась довольно напряженная ситуация, и он подумывал, не отправить ли семью подальше из города в деревню к родным. По телевидению целыми днями показывали интервью с пикетчиками, либо кто-то из представителей силовых структур убеждал население, что "ситуация под контролем" и просил "воздержаться от проявления агрессии против милиции и ОМОНа". Но как всегда на Руси, "человеку в погонах" верили мало. Почему-то мало появлялся на экране и еще меньше выступал президент СССР М. Горбачев. Теперь телевизионные экраны целыми днями заполнял его оппонент, демократ Б. Ельцин. Б. Н. Ельцин - весьма странная фигура, внезапно вынырнувшая из Кремлевского чиновничьего омута, неизвестно, каким образом в одночасье ставшая весьма известной и влиятельной. Лозунги, которые он метал в толпу, в своих многочисленных выступлениях, были просты, но весьма и весьма эффективны. Он предлагал людям то же что и коммунисты - хорошую и сытную жизнь, но если коммунисты манили этой "жизнью" где-то в отдаленном будущем, то Ельцин предлагал ее прямо сейчас, сию минуту. И толпа (этот послушный инструмент всех диктаторов и тиранов) готова была теперь снести все устои и построить новое (обязательно - справедливое) общество.
Спать хотелось жутко, он немного поворочался на постели и закрыл глаза. Сон шел с трудом, он вздохнул, закрыл голову подушкой и, набравшись терпения, снова попытался заснуть. Ох, и странный он увидел сон.
Товарно-пассажирский поезд «Демократия» начинал набирать обороты и медленно отходить от перрона, и люди из боязни, что могут опоздать, безрассудно заскакивали туда на ходу, не соблюдая никакой техники безопасности. Ведь этот поезд шел туда, в светлое будущее, а кому не хочется попасть в мечту. А тот старый коммунистический перрон, от которого отходил поезд, весь ржавый и насквозь прогнивший, с подточенными диссидентами с середины двадцатого века опорами, грозился вот-вот упасть и стать всем оставшимся на перроне настоящей братской могилой. Вот и прыгали люди в отходящий поезд в надежде уцепиться хоть за поручень или подножку, или же за ногу другого уцепившегося, пускай и не попасть не то что в спальный, но даже в товарный вагон, и волочиться за поездом. И пускай, набивая шишки и по уши в грязи от волочения по земле, и время от времени перекусывая попадавшимися на дороге ягодами, грибами и объедками из вагона – ресторана, которые время от времени выбрасывали в окно пассажиры первого класса, а законы физики уносили их к самому концу поезда. Советскому человеку к неудобствам было не привыкать и трудными условиями не запугать, главное, он вместе со всеми и иже с ними. Мда-а-а, странный был поезд! Красивый, с блестящими боками он летел вперед, навстречу горизонту совсем забыв, что Земля это шар, и если долго ехать вперед, то, в конце концов, приедешь на то место, откуда выехал. Впереди к паровозу был пришпилен транспарант, на котором корявым подчерком было нацарапано: «Победа димакратии не за горами!» Слово было написано с двумя ошибками. За рулем состава стоял сам Б. Ельцин, но, видимо, опыта управления поездом у него было маловато, он постоянно звонил по телефону и бубнил: "Девушка, соедините с Вашингтоном, понимаешь", видимо, там были люди, знающие тонкости "управления локомотивом".
Впереди шли спальные вагоны первого класса, почему-то занятые сплошь иностранцами да "русскими с нерусскими фамилиями". Все обитатели этих вагонов и мужчины, и женщины, шикарно одетые, неспешно прохаживались по коридорам, заводили разговоры, ходили, друг к другу в гости. Время от времени наведывались в вагон-ресторан, дабы угодить своим нежным желудкам, после обильной трапезы мужчины закуривали толстые сигары и заводили разговоры о том, "что в поезде не все ладно, но главное он движется в правильном направлении". Дамы садились в уголке и обсуждали последние новости французской моды и нравы Голливуда, время от времени, смеясь и стыдливо прикрываясь длинными веерами. Но не все женщины так поступали, некоторые садились поближе к мужчинам и вслушивались в их разговоры - наблюдали, учились, одни даже конспектировали речи в тетрадки, на которых тщательно было выведено "Основы феминизации". Абсолютно все они пытались манерно держаться, разговаривать и даже подражать дореволюционному дворянскому сословию, которым их же деды и прадеды рубили головы в революцию. Видно, хотели таким образом выпросить прощения, да и заполнить образовавшийся вакуум.
Вагоны второго класса были забиты толстыми чиновниками, удачливыми купцами и торговцами средней руки (более удачливые били в первом классе), образованными учеными, священнослужителями, актерами, а также аферистами всех мастей. Здесь было неспокойно, звенела музыка, по коридорам туда-сюда сновали какие-то непонятные серые люди без лиц, тут же купцы вели бойкую торговлю, нацарапав рекламу на дверях и стенах купе, магазины свои именовали теперь не иначе как "шопами" и "маркетами" вкупе с "супермаркетами". Актеры давали представления тут же в коридоре и постоянно устраивали шумные посиделки, с утра они женились, к полудню рожали детей, а к вечеру разводились. Их посиделки отвлекали ученых от научных трудов и те постоянно стучались в стены с криками "вы мешаете доказать теорему Ферма" или же "прекратите, я почти опроверг теорию Дарвина". Это были самые несчастные из пассажиров поезда, время от времени среди них появлялись рационализаторы и пытались изменить существующий ход вещей, объяснить людям их ошибки и промахи. Но все их попытки разбивались о неприступную стену непонимания и отчуждения. В первый класс их не пускал высокий и худой, как швабра, швейцар, охранявший покой "элиты". Он приподнимал бровь и охаживал наглеца таким взглядом, что у того пропадало всякое желание продолжать «щемиться» вперед, в остальных вагонах пролетариат либо смеялся в лицо, либо плевал туда же. Сломленные судьбой и соотечественниками эти ученые иногда выпрыгивали из поезда, долго и понуро бродили по Земле, пока не прибивались к какому - либо западному университету или НИИ, там они работали, сытно и добротно жили, делали великие открытия и получали Нобелевские премии. Но обязательно все проклинали тот день, когда спрыгнули с поезда, проклинали судьбу и людей и повально хотели обратно. Чиновники сидели и, тужась, а то и мыча от натуги, целыми днями рожали законы, один глупее другого, и сплошь законы эти нарушали и всячески обходили стороной. Ну, разве что работали они только для пассажиров плацкарта и товарных вагонов, доходило до того, чтобы простому человеку дойти и воспользоваться нужником, нужно было заполнить кипу бумажек и бланков - как это называется "торжество бюрократии". Священнослужители время от времени "ходили в народ", утешали сирых и обиженных, наставляли заблудших на путь истинный, произносили благие речи и собирали денежки, дабы скрасить свой постный стол. Ну, а аферисты и мошенники занимались своей древней профессиональной деятельностью - обманывали, грабили и опустошали кошельки, кто или что под руку подвернется. Они бродили по всему составу, проникая всюду, и никто, даже первый класс, не был в безопасности от их посягательств. Одетые с иголочки, всегда с широкой улыбкой на лице, сверкали золотыми часами, цепочками, кольцами и даже зубами. Этим хорошо было везде, они мгновенно адаптировались к любым ситуациям, это были действительно "кудесники жизни, которые могли выжить даже в открытом космосе". По коридорам время от времени проходила дородная тетка в замусоленной униформе. Она напоминала смесь школьной уборщицы и немецкого полицая, предлагала всем жиденький чай в грязных пожарных кружках, постельное белье по "тыще за грязное, да две за пошти чистое", а на вопросы, почему так дорого, отвечала "ынфляция".
После второго класса шел плацкарт - разнообразный и разношерстый, кого тут только не было: врачи, учителя, военные, часовые мастера, сапожники, повара и т д. Вся эта масса постоянно бурлила, находилась в броуновском движении. Суета, в общем, здесь разгорались жаркие споры, переходившие в скандалы, скандалы, переходившие в драки и поножовщину. Здесь не было официальной власти, здесь царствовал его величество кулак, именно он выяснял, кто прав кто виноват, кому за все отвечать. Плацкарт отличался от всего остального именно тем, что здесь была постоянная неразбериха, то всем было хорошо, то всем было плохо. Еды здесь никогда не хватало, но время от времени первый класс присылал гуманитарную помощь в виде вчерашнего хлеба, прокисшего молока и заплесневелой колбасы, в общем, настоящего пайка - настоящего пролетария интеллигента.
Время от времени появлялись обитатели второго класса, каждый по своему делу: чиновники и бюрократы, чтобы собрать налоги, установить новые законы или же провести социологический опрос (это их забавляло); артисты, чтобы дать концерты и «почесать народ», то бишь собрать бабки; священнослужители, чтобы отпустить грехи и собрать пожертвования; ученые, чтобы объяснить, как надо жить, и начать сбор средств на новую лабораторию по исследованию амеб и медуз; и, конечно же, "работники ножа и топора" - эти приходили банально ограбить. В общем, плацкарт был местом с нешуточно веселым лицом и поразительно страшным оскалом.
И, конечно же, товарные вагоны. На Руси во все времена в товарных вагонах ездили крестьяне да рабочие. Традиции соблюдались даже во сне, и там действительно ехали одни крестьяне да рабочие. Что можно сказать про эту часть состава - уныние их доля, тоска еда, а грусть их утешение. Жили все равно, что и не жили, да что делать, раз даже умереть здесь стоило так дорого, то приходилось жить, пускай и мучаясь. Это был костяк, от которого зависела судьба всего поезда, но вредные люди, они и на перроне вредные, и в поезде, именно этот костяк больше всего и угнетали, большего всех давили и унижали. Именно они построили и этот поезд, и тот развалившийся позади перрон, но старания их как всегда не были оценены. Так они и ехали в товарных вагонах, перебиваясь с воды на хлеб, дрожа от холода ночью и умирая от жары днем. Думал бедный крестьянин, краешком глаза смотря в щели вагона на бескрайние луга и поля: "Эх, кабы, распахать эти земли, да посеять пшеницу, да рожь, да овес, какое добро, какая земля пропадает", а бедный рабочий смотрел на огромные леса, полные деревьев, да на горы, полные полезных ископаемых: "Эх, кабы, построить заводы да фабрики и пустить все это добро людям". Но поля, леса и горы были уже частные, и ловить тут было уже нечего. Оставалось только вздыхать и мечтать, уж что-что, а мечтать пролетариат умел неплохо.
Про тех, что ехали "зайцами", прицепившись сзади, раннее уже упоминалось. "Свободные люди", как они себя величали, или попросту "Бомжи" были самыми счастливыми и довольными людьми: ели, что придется, спали, когда захочется, а если иногда удавалось поймать пролетающий мимо окурок сигары, то на улице был праздник. Окурок всей толпой докуривали до основания и умиротворенные засыпали, крепко держась за какую- либо выдающуюся часть поезда.
Хотелось плюнуть (плюнуть во сне, эко чудный сон), желательно кому - нибудь в рожу, еще более желательно кому-нибудь из первого класса, но в поезде можно было плюнуть только назад, а не вперед, потому что встречный поток воздуха (по всем законам физики!) мог вернуть плевок обратно и размазаться по твоему же лицу.
Странный и довольно неприятный сон заставил ворочаться в постели, но проснуться он не мог, хотелось узнать, чем все это закончится и куда доедет поезд. Он словно бесплотный дух витал над поездом и с интересом наблюдал за происходившими там событиями. И он сделал несколько поразительных наблюдений. Во-первых, он твердо понял, что абсолютно все пассажиры, хоть первого класса, хоть плацкарта, хоть товарняка были в большинстве своем довольны путешествием и новыми порядками на поезде. Во-вторых, у всех была идея фикс - постараться, как - нибудь пролезть в вагон лучше классом. Пассажиры товарняка мечтали ехать в плацкарте, плацкарт мечтал перебраться во второй класс, те в первый. А первому классу дальше было некуда, и они изнывали от скуки. Так уж получалось, если у человека было все - значит, у него было не все, дальше был "кирпич" - проезда нет! Самое интересное в этом стремлении было то, что все эти люди хотели попасть наверх при помощи какого - нибудь чуда, а не своим трудом, старанием или прилежанием. В-третьих, никто не утруждал себя вопросами: куда они едут, когда доедут и вообще в ту ли сторону едут? Все были твердо уверены: поезд движется в правильном направлении в светлое будущее, и в твердой вере в это люди не хотели ничего знать. А доводы рассудка в России всегда подчинялись доводам сердца. А сердце, в виду того, что находится в организме человека ниже рассудка, видит все гораздо ближе и уже. Но объяснить это русскому человеку было нельзя, рассудительность на Руси всегда считалась пороком.
Поезд лихо катил вперед, рассекая пространство и время, начальник поезда все также стоял у руля, в поезде поговаривали, что он собирается простоять так две смены подряд, потом пойдет отдыхать. Телефон, по которому он связывался с Вашингтонскими «инструкторами по вождению поездов, » отключили за неуплату, и теперь с ними приходилось общаться через голубиную почту. Но он твердо стоял у руля, потел, (верная супруга стояла рядом и протирала ему лоб платком, дабы муж ясно видел дорогу), и время от времени прикладывался к бутылке с водкой, с весьма красноречивым названием "Суррогат - сделано в Китае по спецзаказу Пентагона". Водку приносили целыми ящиками все те же голуби-почтальоны. Некоторую часть "начальник" припрятывал для себя, остальное жена распродавала по всему поезду, дочкам на приданое копила. Смышленые пассажиры первого класса водочку не потребляли, ссылаясь на то, что плохо знают китайский, остальные же водку раскупали на ура. Да еще и благодарили. Стоя у руля, "Начальник" был доволен, еще бы столько хорошего он сделал для своей страны: разрушил старый перрон, построил поезд и вез теперь все население в прекрасное демократическое будущее,- такие перспективы открывались, что дух захватывало. Он имел полное право гордиться собой. Он стал для всех пассажиров настоящим отцом, и дети его беспрекословно доверили ему свои жизни и свою судьбу. Только иногда, украдкой, в глубине души он задумывался, почему он, почему именно его выбрали американские правдолюбцы и «борзописцы», почему ему доверили карту, на которой был набросан путь движения к демократическому раю. Инструкция к карте прилагалась, но на английском языке, вот поэтому приходилось постоянно связываться с Вашингтоном и получать разъяснения. Одна проблема, жена постоянно тиранила, просила денег на приданое дочкам, и "начальнику" приходилась выклянчивать их у Вашингтона. Вашингтон – жмот, сам денег не давал или давал редко, в большинстве случаев отсылал "начальника" к своему товарищу по играм в песочнице к европейцу - "Международному Валютному Фонду". А это был та еще зараза, словно старуха процентщица, МВФ деньги давал под безумно большие проценты, и "начальник" в глубине души отчаянно надеялся, что на МВФ найдется свой Раскольников.
Сам паровоз тоже был интересной штучкой, изначально он работал на угле, но последние открытия и достижения российской техники и промышленности позволили переделать его под использование газа и нефти. Работу по переделке двигателя паровоза на использование газа и нефти вместо угля взяли на себя таджикские гастарбайтеры под руководством армянского прораба. Работа была выполнена в самые кратчайшие сроки и получила весьма лестные отзывы от "начальника" и его "янки-френд". Правда и у него были свои недостатки, так он сильно загрязнял атмосферу, постоянно случались аварии, и нефть разливалась по территории страны большими ядовитыми пятнами. Но все это было сущей глупостью, Россия была большая, земли было не жалко, нефти и газа было завались, к тому же, для достижения большой и светлой демократической мечты жертвы были необходимы. Уж что-что, а это Россияне усвоили хорошо: сначала оплата - потом товар. Пускай цена была куда выше, чем реальная стоимость товара, как всегда Россия с "широкого барского плеча бросала дорогую шубу". А если из-за этого пострадает несколько аборигенов? Ой, да нашли проблему. Вон! В США строили демократию, погибло несколько индейцев, и что кто - нибудь жаловался! Африка большая, негров привезем! Россия большая - мужиков много! Не оскудеем товарищи, т.е. господа!
Время от времени паровоз застревал в лужах - летом, или в снегу - зимой. Российские дороги всегда были головной болью россиян, лекарство же от неё было столь дорого потому, что страна столетиями предпочитала терпеть боль, чем воспользоваться лекарством. Так вот поезд иногда застревал и начинал буксовать на месте. Это было ЧП! Весь Запад собирался тогда на совещание и начинал решать, как помочь молодому российскому демократическому локомотиву преодолеть сие препятствие. Выдвигались различные теории, выдавались прогнозы и планы. Пентагон тут же получал от сената огромные кучи «долларей» на спасение демократии в России. Исписывали тонны бумаги, расходовались гигаватты нервов, но умные америкосы так и не находили правильного решения. Где им до русской смекалки! "Начальник" в таких случаях поступал очень просто и весьма, весьма эффективно. Он высовывался из окна и кричал во всю глотку: « Родина в опасности!!!» И все! Все! Пассажиры, и стар и млад (кроме конечно первого класса - куда им в их фраках да бальных платьях!) выскакивали из вагонов, и все, как один, дружно начинали выталкивать поезд из трясины. От напряжения некоторые так и падали замертво, Россия никогда не умела работать в полсилы, а их место тут же занимали другие, и дело мало - помалу сходило с мертвой точки и двигалось в нужном направлении. Первый класс тоже в стороне не оставался, они выглядывали из окон и, смешно картавя, давали дельные советы. Вот и последнее усилие! И поезд выезжал из трясины. Они оплакивали своих павших друзей, родителей, детей, но в это же время радовались своей победе над жизнью, победе маленькой, но Великой.
Иван Васильевич даже всплакнул от умиления, глядя во сне, как радуется, словно ребенок, этот самый добрый и душевный народ на земле. Народ, который избрал отличный от всего остального мира способ существования. Существования, прислушиваясь к голосу сердца, а не рассудка. И весь остальной мир теперь пытался указать им, даже не указать, а навязать свой способ существования, подчиненного рассудку. Но нельзя объять необъятное, нельзя понять Россию рассудком, к ней надо прикоснуться душой и почувствовать биение ее чуткого сердца. Сердца, столько раз страдавшего, плачущего кровавыми слезами, сердца, способного принять всю боль мира и примирить его. У России всегда была душа ребенка, душа, верившая в чудеса. Только Россия и россияне верили, что если много раз наступать на грабли, то когда- нибудь они сжалятся и не ударят. Единственное государство, которое само голодное могло поделиться последним куском хлеба с заклятым врагом. Россия забывала обиды в ту же секунду после ссоры. Страна великого богатства, богатства, не столько имущественного, но духовного. Не мог мир объять Россию, но она могла объять весь мир.
Погруженный в свои мысли, Иван Васильевич не замечал, что поезд полным ходом движется к пропасти. Заметив, он в ужасе затаил дыхание (странно, но после, сколько не пытался он задержать дыхание во сне, ни разу и не удалось). В голове моментально образовалась пустота, и только в самом темном его углу раздражающей мухой кружила и жужжала единственная мысль. Опять Запад обманул, опять не ту карту дали, и локомотив «Демократия» летит не в светлое будущее, но в глубокую пропасть. Да, неужели "начальник" не видит, куда идет поезд - ослеп он что ли? Ответ был прост: "начальник" был настолько пьян, что ему попросту было наплевать, куда и зачем они движутся. В одно ухо ему кричал указания по телефонной трубке Мистер Вашингтон: «Продолжать путь несмотря ни на что!» В другое ухо кричала жена, что шуба песцовая прохудилась, нужно купить новую, из шиншиллы! И "начальник", ошалевший от выпивки и криков, лишь остервенело нажимал на газ. А что же пассажиры? Первый класс, в ужасе потерявший былое достоинство, прыгал в окна и, катясь по земле, глотал пыль, а костюмы их, вывалявшись в грязи, придавали им такой комичный вид, что, глядя на них, хохотали даже слепые кроты. А остальные пассажиры не поддались панике, но в этот момент испытания все как один гордо поднялись с мест, подняли головы в безмолвной молитве Богу, жившему не только и не сколько на небе, но и в людских душах. Последними с поезда спрыгнул "начальник" и его супруга. В последний момент, узрев опасность, он схватил жену за руку и с криком: "Я ухожу", блеснул не тлетворной слезой и прыг долой – то бишь подал в отставку.
Иван Васильевич, пораженный смотрел, как поезд доехал до конца пропасти. Рельсы обрывались у самого края, и поезд на полном ходу сорвался вниз... нет, о чудо, поехал дальше по воздуху, как по мосту. Мосту, сотканному из веры и надежды людей веривших, веривших и надеявшихся даже тогда, когда не оставалось ни веры, ни надежды. И паровоз удалялся все дальше и дальше по небу, уходил в тот самый мир Мечты, доступной сердцу, куда никогда не было пути рассудку. И запад, широко открыв рот, наблюдал за ним с края обрыва, а их рациональный рассудок не выдерживал приятия этого чуда и отказывал.
Пусть, весь мир указывал и указывает ей, как жить, что делать и как думать. Пускай! В организме этого удивительного существа – России есть место, куда никогда не было и не будет доступа прагматичному "западному" рассудку, это ее Душа. Душа, сотканная из многих душ всех ее детей. Прав был Тютчев, что умом Россию не понять, границы разума ограничены пределами известной вселенной, у души границ нет. И сколько ни будет Запад обманывать, заманивать в ловушки и западни, грабить и убивать - Россия будет жить всегда! Величайший оплот доброты и сострадания к человеку!
Расчувствовавшись, Иван Васильевич вздрогнул и проснулся. Ощущения у него были очень необычные, нельзя сказать, что неприятные, но просто необычные. Он встал и, подойдя к окну, широко распахнул шторы. Свет нового дня, словно горный поток, бешено и стремительно ворвался в комнату и залил ее. Он посмотрел вниз на улицу, где люди новой России творили новую историю - садились в отходивший поезд. Но сегодня Иван Васильевич в первый раз за долгое время не испытывал страха. И, глядя в окно, он улыбнулся. Он знал: НАДЕЖДА БУДЕТ ЖИТЬ ВСЕГДА!